Пассажир без багажа - Страница 36

– Разве что он зашел в какое-нибудь купе, – начала она и вдруг замолчала.

– Да, – заметил следователь. – Мы и предполагаем, что он зашел в гости к этой даме, раз они ушли вместе. А они ушли вместе, это подтверждает и бармен, и официант.

Варя молчала. Ей было горько и почему-то страшно. Вероятно, страх вернулся потому, что она слишком хорошо помнила события той ночи, того утра… Вспомнила, как проснулась на рассвете, как вышла в коридор, как стояла, глядя в окно. Как отчаянно пыталась понять, почему же не задалась ее семейная жизнь, ведь никаких видимых причин для этого нет… Вспомнила, как тогда давала себе слово – по приезде в Москву немедленно помириться с Андреем. «А он в это время сидел в вагоне-ресторане с какой-то дамочкой и меньше всего думал обо мне, – решила она. – Хороша же я была со своими благими намерениями! Нет, я совсем его не понимаю… Как могла его обольстить эта женщина?! О таких лицах, как у нее, он как-то сказал очень пренебрежительно. А именно, что ненавидит плоские, невыразительные физиономии, которые, в основном, и приходится снимать. В конце-концов, он был в каком-то смысле человек творческий… И я знаю – он бы предпочел откровенное уродство, чем такое лицо, как у нее. Я смотрела на снимок несколько минут, а теперь даже в общих чертах вспомнить не могу! И зачем, кстати, он ее снимал? Почему фотографировал в ресторане? Такой эпатажный поступок! Совсем не в его духе… Хотя… Что я о нем знаю!»

Следователь сообщил ей, что согласно заключению эксперта смерть ее мужа наступила в районе половины седьмого утра. То есть повесился он незадолго после того, как проснувшиеся, наконец, проводницы, отперли туалеты. Варя сцепила пальцы и почувствовала, что ладони стали мокрыми. Она ненавидела эту свою особенность – от волнения у нее всегда взмокали руки, невозможно было как-то с этим справиться.

– Получается, что он ждал, когда откроют туалеты в нашем вагоне? – спросила она. Ее голос почему-то прозвучал издевательски, хотя она вовсе к этому не стремилась. – Почему же он не сделал этого в другом вагоне? Вы же говорите, что он был в гостях?

– Это нам еще предстоит выяснить, – заметил следователь. На прощание он еще раз заверил вдову, что при всех выяснившихся обстоятельствах, главное в этом деле остается неизменным – ее муж, Кузмин Андрей Петрович, совершил самоубийство. Он подтвердил, что туалет, где повесился Андрей, был заперт изнутри на замок и на фиксатор (который Андрей забрал из своего купе). Окно также было заперто. Экспертиза показала наличие в крови погибшего небольшого количества алкоголя. Но пьян он не был.

– Вы-то сами не предполагаете, почему он мог это сделать? – спросил следователь, когда Варя уже поднялась со стула.

И та ответила, что предполагать она может, что угодно, но настоящей причины все-таки не знает.

– В последнее время мы с ним очень отдалились друг от друга, – сказала женщина.

– Кстати, – следователь протянул ей подписанный пропуск. – Почему вы ехали в разных купе? Это была чья инициатива?

– Ну это как раз вышло случайно, просто других билетов не оказалось.

Она спросила, не отдадут ли ей отснятую Андреем пленку? А может быть, вернут фотоаппарат мужа? Следователь объяснил ей, что и то и другое пока что находится в работе. С футляра и самого фотоаппарата сняли отпечатки пальцев.

– Та дама в вагоне-ресторане могла касаться этих вещей, – пояснил он. – При случае, ее опечатки нам пригодятся. И честно говоря, если бы не эта женщина, с которой он беседовал в вагоне-ресторане, мы бы могли с чистой совестью закрыть дело. Знаете, что обычно пишется в заключении? «Самоубийство в состоянии аффекта.» То есть без причин. Ведь даже вы, его жена, самый близкий человек, не можете назвать ни одной причины.

Варя согласилась, что это так.

– Ну, а та дама, возможно, что-то знала. Или сама как-то способствовала этому.

– А вы не могли бы оставить мне ее фотографию? – спросила Варя. – Может быть, я все-таки смогу что-то припомнить.

Фотографию ей отдали – вместе с наставлением никому не демонстрировать этот снимок. Уже выйдя на крыльцо, Варя все еще колебалась. Правильно ли она сделала, не сообщив следователю, что муж еще зимой задолжал большую сумму, и, чтобы расплатиться, тайком от всех продал дачу? Возможно, об этом нельзя было молчать. «Но ведь он расплатился, – убеждала себя Варя. – Расплатился полностью, ведь Кристина слышала, что та женщина была согласна взять дачу в уплату долга. Она ее и получила – значит, все в порядке. Зачем же ему накладывать на себя руки, если долгов не осталось? Нет, это не могло быть причиной…»

Она снова вспомнила Елизавету Юрьевну и ее странные слова: «Не знаю, у кого он брал деньги, но зато догадываюсь, кому он их отдал…» Та хотя бы догадывалась. Варя же не знала ничего. Сейчас она ругала себя за то, что тогда, перед поминками, прощаясь с заведующей фотомастерской, не сумела настоять на своем и расспросить ее, узнать, кого она подозревает. А теперь… Теперь ничего не узнаешь.

Она достала снимок, который отдал ей следователь. Не могла ли эта сорокалетняя, густо накрашенная женщина иметь какое-то отношение к долгу Андрея? «Предположим, что именно у нее Андрей брал деньги, ей продал дачу… А когда они увиделись в вагоне-ресторане, она могла потребовать еще… Например, в том случае, если давала деньги под процент. А взять их было неоткуда, и он решил положить этому конец – другим способом…» Но Варя тут же одернула себя: «Глупости! Я часто заходила к нему на работу, знала всех в лицо, и даже Елизавету Юрьевну как-то мельком видела – хотя понятия не имела, что это заведующая, она выглядела чересчур молодо. А вот той дамы – ни разу не встречала. В конце-концов, можно ведь расспросить персонал, описать им эту женщину, если уж снимок показывать нельзя. Можно даже и показать – беды не случится. Если она у них работала и занимала пост заведующей, ее обязательно вспомнят». И снова она услышала голос Елизаветы Юрьевны: «Я работаю здесь с прошлого октября… Вы уверены, что та женщина сидела в моем кабинете? Я никому не даю ключей…»